Створені відповіді
-
Записи
-
Из мемуаров “Первый год войны” генерал-лейтенант Дмитрия Ивановича рябышева, командующего Южным фронтом в сентябре 1941 года.
На южном фронте
У главкома Юго-Западного направления
В сумерках мы приехали в Полтаву. Тряска по истерзанным войной дорогам закончилась. Прошло еще несколько минут, и наша эмка остановилась у здания Полтавского обкома партии, куда было приказано прибыть.
В обкоме меня ждали. Приветливо поздоровались, познакомили с товарищем, фамилию которого, к сожалению, забыл, и сказали, что он должен сопровождать меня в штаб Юго-Западного направления. Через несколько минут наша эмка снова запылила по дороге.
Вот и штаб. Войдя в приемную Военного совета, я попросил адъютанта немедленно доложить главнокомандующему о моем прибытии. Едва за адъютантом закрылась дверь, как снова распахнулась. Меня попросили войти в кабинет главкома.
В небольшой затемненной комнате за столом, с развернутой на нем топографической картой, сидели Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный и член Военного совета Никита Сергеевич Хрущев. Напротив них стоял начальник штаба Юго-Западного направления генерал-майор Александр Петрович Покровский и докладывал обстановку на фронтах. Увидев меня, Буденный прервал доклад начальника штаба.
— Здравствуйте, товарищ Рябышев, — приветливо сказал Семен Михайлович. — Как себя чувствуете? Вероятно, устали?
— Никак нет, — ответил я. — Чувствую себя нормально.
— Ну вот и прекрасно, — улыбнулся в пышные усы Семен Михайлович. — Пройдите в столовую, закусите как следует, а потом мы вас вызовем. [79]
Такой прием до некоторой степени успокоил меня. Как положено по уставу, я четко повернулся кругом и вышел из кабинета. В столовой Военного совета был приготовлен вкусный ужин.
Плотно поужинав, я пошел отдохнуть в отведенной комнате. Через два часа меня пригласили в кабинет главнокомандующего. К этому времени там собрались все члены Военного совета. Семен Михайлович был приветлив.
— Вы знаете, зачем мы вас пригласили? — спросил он.
— Теряюсь в догадках, — ответил я с некоторым волнением.
— Так вот, — продолжал Семен Михайлович. — Военный совет Юго-Западного направления назначает вас командующим Южным фронтом. Со Ставкой Верховного Главнокомандования это согласовано.
Главнокомандующий информировал меня о состоянии войск и обстановке на фронте. Затем вручил одно предписание о вступлении в должность командующего Южным фронтом и второе предписание генералу И. В. Тюленеву о передаче мне войск фронта.
Из краткой информации С. М. Буденного я узнал, что в состав Южного фронта входили 6, 12, 18 и 9-я армии. Они занимали оборону по левому берегу Днепра от Переволочной до Херсона и устья Днепра.
6-я и 12-я армии были объединениями второго формирования, первую развернули на базе 48-го стрелкового корпуса, командующим назначили генерал-майора Р. Я. Малиновского. 12-я развернулась на базе 17-го стрелкового корпуса, командовал ею генерал-майор И. В. Галанин. 18-я армия генерал-лейтенанта А. К. Смирнова с первых дней войны участвовала в приграничном сражении, затем отступала под ударами превосходящих сил 11-й немецкой армии и венгерского корпуса. Соединения и части этой армии были значительно ослаблены. Они занимали оборону вдоль левого берега Днепра от Никополя до Каховки. 9-я армия с первых дней войны сдерживала натиск врага на реке Прут, 20 июля была отведена на линию Гайсин, река Днепр. В приграничном сражении она нанесла противнику тяжелые потери. Однако когда подвижные соединения 1-й танковой группы Клейста вышли к Кировограду и возникла угроза полного окружения войск 9-й армии, она начала отход на Николаев, Херсон, [80] Берислав и заняла оборону по левому берегу Днепра — от Каховки до устья. Командовал армией генерал-полковник Яков Тимофеевич Черевиченко, мой сослуживец по 1-й Конной армии, затем по учебе в Военной академии имени М. В. Фрунзе.Генерал Замерцев, командир 255СД. Из его воспоминаний
Перед війною я закінчив сім клясів 23-ї середньої школи. Моя мати була викладачкою української мови, а батько інженером на заводі “Червоний Профінтер”. Про початок війни ми з матір’ю довідалися, коли поверталися додому вранці з базару. Нам назустріч, вийшовши з свого напівпідвального помешкання, старий знайомий нашої родини швець Браїловський, засапавшись, нервуючи, кричав матері: “Мадам Копотієнко! Мадам Копотієнко! Тільки но виступав Молотов: німці розпочали війну!”
Від такої звістки мати зіщулилась і осіла, а на її очах з’явилися сльози. Я, котрий виконував ролю носія, радісно збуджений, вхопив материного кошика і помчав додому.
А дома за півгодини, які відділяли нас від часу, коли ми з матір’ю відправились на Лаґерний базар1, відбулись якісь серйозні зміни. Батько, зовні спокійний, клеїв смуги паперу хрест-нахрест на шибках вікон. Він підтвердив те, що сказав Браїловський. Розпочалася тяжка тривала війна між Росією і Німеччиною за їхнє панування в світі.
В клясі я був найкращим географом. На стіні вдома у нас висіла велика політична мапа Европи. Я враз, уздовж кордону, набив патефонні голки і на них нанизав червону нитку – лінію фронту. Батькові відразу задав питання: скільки тижнів потрібно буде Червоній Армії, щоб дійти до Берліна? У відповідь я побачив скептично зморщеного носа і такі слова: “Якщо німці нас туди пустять”. Моя юна душа радянського задогмаченого патріота збунтувалась. Ми, радянські, будемо якихось німців питати – йти нам чи не йти до Берліна!
Десь близько 12 годин дня батькові принесли оповіщення з наказом 23-го червня вранці з’явитися до райвоєнкомату для відправки на фронт. Увечері ми з батьком пішли в центр міста. Зайшли в кондитерську в будинку Хреннікова2, сіли за столик, з’їли по тістечкові і запили сельтерською водою. Вранці батька поглинув вир війни. Вперше мій батько був поранений в Молдавії. Танковий полк, куди був батько призначений, існував лише на папері, танкові екіпажі були кинуті з наганами в бій, на вірну загибель. У полку були екіпажі, були кадри, не було тільки танків.
В головах людей відбувались зміни. Погляди на війну і все навколишнє поверталися на 180о. Я виріс біля казарм, виховувався на радянських фільмах типу “Если завтра война”3, в яких були слова наспіву: “И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом”4. А тут таке враження, що Червона Армія відступає.
У дворах біля будинків заходилися рити “щєлі” (щілини), куди люди ховались під час повітряних тривог. Відбулися й перші бомбардування міста німецькою авіяцією. Жертвою цих бомбардувань став галалітовий завод біля Старого мосту: німецькі летуни влучили не в міст, а в завод, який виробляв мирну продукцію.
Якщо перед війною існувала шпигуноманія, то тепер, коли розпочалася війна, вона набрала зовсім потворних рис. Я був свідком дикої картини, яка серед дня розігралася біля приміщення крамниці “Дитячий світ”. Натовп із оскаженілими виразами облич і вигуками “бєй шпіонов!” вимагав когось розтерзати.
Люди розповідали, що це справжній шпигун у босоніжках (тоді це була дивина – носити босоніжки) і штанях покрою “гольф” ходив по вулицях і шукав якийсь будинок.
Я своїм дитячим розумом розмірковував: невже в німців не було якогось совєцького одягу, що вони викинули свого аґента на парашуті в босоніжках, які його видають за шпигуна? З великими зусиллями міліції вдалося захистити підозрюваного в шпигунстві від розтерзання патріотично-розлютованим натовпом.
Напередодні війни в Дніпропетровськ приїхав на гастролі Московський театр імені Вахтанґова. А та особа, котра ледь не стала жертвою озвірілого натовпу, був відомий артист Грибов.
Від страху люди втрачали голову. Втрачали голови не лише жінки, а й чоловіки. Пам’ятаю одне з перших нічних бомбардувань Дніпропетровська. В літньому темному небі спалахували вибухи зеніток, звідкільсь здалеку долинав гуркіт бомб. Ми жили в нагірній частині міста, біля металурґійного інституту, далеко від тодішнього об’єкту бомбардувань, але всі сусіди з трьох будиночків двору замість того, щоб бігти через двір до щілини ховатися, збились у верандці нашого будинку, де єдиним захистом було скло. Страх цих дорослих, їхня паніка передалась усім. У мене цокотіли зуби, мов у лихоманці, і ходором ходили коліна.
Пізніше, через кілька місяців, я спокійно спав у будинку, в який влучив артилерійський снаряд, а я змахнув тиньк з обличчя і намагався продовжити сон, щоб вгамувати голод. Сон, за моїми тодішніми міркуваннями, мав компенсувати ту енерґію, яку я недоодержав від кількості їстівного енерґоприпасу.
Німці стрімко наближалися до Дніпра. Будинок спілок, котрий біля парку Глоби, був переобладнаний у шпиталь, з вокзалу до нього трамваєм перевозили поранених бійців Червоної Армії. Уже в липні навколо міста заходилися рити протитанкові рови. На їх копання було мобілізоване все населення: і чоловіки, і жінки. Всі оборонні роботи виконувались не механізмами, а руками. Вся механізація – ломи й лопати. Ніколи не забуду рук мого дядька Василя Костянтиновича Руденка, в якого після такої роботи ломом повідвалювалось м’ясо на долонях і видно було сухожилля. Кров, паніка – обличчя війни в Дніпропетровську 1941 року.
То тут, то там почало виникати національне питання. У нас жили родичі на Діївці – Руденки – мамина рідна сестра зі своїм чоловіком, про якого ми вже згадували, Василем, і двома дітьми. Будинок їхній був міцний, а у дворі льох. І будинок, і льох шлякові. Мати вирішила перенести всі цінні пожитки на Діївку і самим туди переселитися, щоб бути подалі від казарм. А я дефілював між будинком на Червоноармійській і Діївкою. Якось у кіоску купив “Радянську Україну” і в трамваї вп’явся в її зміст. Усі чотири шпальти газети були заповнені викладом вогненої публіцистики О. Корнійчука і В. Василевської – “Коричнева чума”. Хоч робота була оприлюднена в комуністичній пресі, але за духом вона було суто національна, українська. З часом її було перевидано масовим накладом окремою брошурою. Як потім я усвідомив, коли Москві припікало, вона зверталася до національних почуттів українського народу. Слова цієї статті – “ніколи український народ не погодиться бути рабом німецьких окупантів!” – закарбувались у моїй пам’яті на все життя.
З початком війни багато приміщень було відведено під шпиталі, гуртожитки хемічно-технологічного інституту також. У нас було доволі гарне помешкання, і нам поселили кілька студенток родом із Павлограда. Пам’ятаю їхні розмови зі мною і матір’ю. Вони говорили про те, що в Україні всі керівні посади займають євреї, що євреї організували терор в Україні, що тепер вони тікають, а боронити Україну від німецької навали не хочуть. Це було щось нове, до цього часу мені невідоме. До того ж, моя мати до самої війни викладала українську мову в останній (37) єврейській школі, і в родині розмов на єврейську тему не було. На вулиці чулися антиєврейські анекдоти і незадоволення ними.
Євреїв у Дніпропетровську було доволі. Я зараз згадую район, де жив: майже в кожному дворі жили багатодітні єврейські родини. З наближенням фронту вони всі знялися і подались на Урал або Середню Азію. В цей час я побачив такі нелюдяні риси, як віддання переваги речам перед людьми: вантажили речі на машини, а старих батьків полишали на призволяще.
Українці з співчуттям ставилися до цих жертв нацизму. Я був свідком, коли до нашого двору ввійшла старуха – єврейка, сусідка. Дітоньки самі втікли на Схід, а її залишили одну. Вона прийшла голодна до нас, і хоч ми, українці, самі голодували, кожен виніс – той картоплину, той бурячину, той морквину, і стара людина вийшла з повним передником їжі. А головне – з людяним теплом.
Ми з двоюрідним братом, на рік старшого за мене, який тільки но вийшов із радянської тюрми (сидів за те, що втік з ФЗО) – на вулиці Лаґерній5, проти металурґійного інституту, будували барикаду. Дорослі привезли вантажівкою кілька дерев’яних колод і невелику купу дощок. Привезли, вивантажили, а самі зникли. А ми, хлопчаки, покрутились, повертілись і розійшлись. Така була організація оборони Дніпропетровська.
Бої були під Краснопіллям. Проти німецьких танків кинули старшоклясників середніх шкіл і студентів із пляшками горючої суміші. Німці їх оточили і забрали в полон, відправили до тюрми на Чичеріна. Через кілька днів їхні матері поприходили і забрали їх додому.
Кілька тижнів червоні обстрілювали із-за Самари Дніпропетровськ. Гинули цивільні люди, димився елеватор з підпаленою більшовиками пшеницею, а ми голодували. Тоді я, мама і бабуся подалися на село, до хутору Горіхового Солонянського району. Село було зайнято мадярами6, які вели себе пристойно. Індивідуальних господарів окупанти не займали, різали корів і свиней колгоспних. В полі залишився хліб неприбраний, морква, картопля, капуста. Мама, бабуся і я ходили на мадярську кухню та зчищали здір, потім його перетопили і таким чином мали невеликий запас їстівного на зиму.
Наприкінці вересня німці знову розпочали наступ і відігнали більшовиків аж за межі Слобожанщини. В Дніпропетровську знову налагоджується життя. Похідні колони7, як носії Української національної свободи, розгортають свою діяльність. Над будинком міської ради підіймається синьо-жовтий Український прапор. На чатах біля входу в міську раду стоїть міліцейський з синьо-жовтою стрічкою на рукаві. Почала виходити газета “Вільна Україна” з зображенням Українського Державного Герба – Тризуба. В Діївці, Кам’янці та інших селах відкриваються “Просвіти”, починає працювати Університет, розпочали роботу школи.
В зв’язку з тим, що багато шкіл залишилися закритими, в працюючих школах утворилися кляси з новим континґентом. Я пішов учитися до восьмої кляси 23-ї школи. З нього вийшло кілька визначних особистостей. У нас навчался майбутній знаний графік Олександер Данченко, скульптор Красотін, син університетського професора русиста Цімермана. Школа значилась як українська, викладання велося українською мовою, але попередня політика зросійщення, як засобу поглинення та асиміляції України Московією, таки давалась взнаки: ми, підлітки-школярі між собою спілкувались московською мовою. Лише два учні на всю клясу розмовляли українською: це були Павло Олійніченко – син професора математики транспортного інституту Панаса Олійніченка, який притягався червоною владою до горезвісної справи СВУ (Спілка Визволення України), і я – Ігор Копотієнко, син Ясі Копотієнка з таємничим шабельним шрамом на нижній щелепі, який на той час боровся проти німців у лавах Червоної Армії.
З Павлом Олійніченком ми були давно знайомі ще за два-три роки до війни, бо ходили до одної вчительки музики – Марії Миколаївні Малевінської, росіянки, дворянки, розореної більшовиками, яка заробляла на життя уроками музики. Павло був її улюбленцем. Вона мені неодноразово говорила: “Павлик необычный мальчик”8. Вона ним пишалася й мені розповідала, як Павло складає композиції.
Зустрівшись у школі, ми обоє зраділи і потоваришували. Він бував у мене вдома, а я в нього, на вулиці 8 Березня, ч. 8. Помешкання було чи то на третьому, чи на четвертому поверсі. На той час батько павла займав найвищу посаду в області – був головою обласної Управи. Водночас він очолював обласну організацію українських націоналістів бандерівського крила. Це про нього пише в ґрунтовній монографії про Україну в Другій світовій війні Володимир Косик.
Бувши людиною далекоглядною, Панас Олійніченко від самого початку приходу німців до них не мав довіри. По всій області і за її межами Панас Олійніченко та його товариші розкинули мережу націоналістичних осередків, які проводили велику роботу по пробудженню національної свідомості українців і готували їх до одностайного виступу з метою створення Української самостійної соборної держави. Леґальними центрами такої діяльності були українські самостійницькі клюби. Головний клюб розміщався по вулиці Леніна, де нещодавно (і за радянщини) був “Будинок офіцерів”.
До цього клюбу (він так і писався: ю) прийшли ми з Павлом десь у середині жовтня. Погода була холодна, люта, до того ж, як завжди тоді, смоктало під ложечкою. На той час в моєму світогляді, як і в багатьох українців відбувалася справжня революція. Похідні колони, люди, які їх підтримували, буквально на очах змінювали погляди на речі, вели розмови про речі, на які раніше було накладено табу – “антисоветская пропаганда – расстрел”9. Люди заговорили про голод, репресії, винищення інтеліґенції, арешти за 20 хвилин спізнення на роботу… В клюбі панувала українська мова, співались українські пісні.
Найбільше закарбувалися в моїй пам’яті виступ народної артистки України Стопоріної. Її читання віршів Тараса Шевченка про те, що “на Січі мудрий німець картопельку садить”, сприймався як заклик до боротьби з німецькими зайдами. Людина уже похилого віку, але струнка, з великими світлими, блискаючими гнівом очима, вона справляла враження стародавньої язичницької жриці, яка готова сама піти на вогонь ради визволення свого народу.
Від часу тих героїчних днів минуло понад половина століття, а чим дніпропетровчани увічнили пам’ять акторки-патріотки? Є в Дніпропетровську безіменні Театральне училище, Молодіжний театр, до яких аж проситься назва імені Стопоріної.
Життя Панаса Олійніченка та його сина Павла склалось складно, тяжко, але героїчно. Обласна управа була німцями скасована, гестапо запроторило професора до концтабору, членів клюбів арештовували і вбивали. Ні Москві, ні Берліну Українська самостійна держава не була потрібна. Олійніченки батько й син померли у вигнанні, в Анґлії. Але їхня героїчна робота по пробудженню національної свідомості народу не була даремною. Націоналістичний рух набирав розмаху, саботаж німецьких розпоряджень, повстання в Павлограді в лютому 1943 року, антибільшовицькі збройні формування, що налічували лише в Дніпропетровську 15 тисяч осіб10 – усе це підривало німецьке запілля й робило німецький фронт крихким, слабким, сприяло швидкому просуванню Червоної Армії на Захід, наближало час перемоги над німцями.
Діяльність націоналістичних організацій у роки Другої світової війни залишила глибокий слід у свідомості українського люду нашого краю і вилилась у перемоги Української нації 24 серпня і 1 грудня 1991 року. Ідеї українських підпільних організацій передавалися нишком із покоління в покоління, доки не привели до перемоги державної незалежності українців у 1991 році.
Ігор КОПОТІЄНКО
1 Сьогодні Нагірний ринок.
2 Сьогодні готель “Україна”.
3 “Якщо завтра війна”.
4 “І на ворожій землі ми врага розгромимо малою кров’ю, могутнім ударом”.
5 Сьогодні проспект Ґаґаріна.
6 Угорцями.
7 Тобто Похідні групи революційної ОУН.
8 “Павло незвичайний хлопчик”.
9 Антирадянська пропаганда – розстріл.
10 Перебільшення. Підпільні звіти подають на літо 1943 року 5 000 членів підпілля й “організованих симпатиків”. Останні дані, які подають сьогоденні дослідники П. Хобот і Д. Куделя, говорять, що оунівське підпілля по відношенню до більшовицького складало 3 : 1, отже, знаючи, що на території області більшовицьке підпілля складало 1,5 тисячі, можна підрахувати, що оунівське підпілля мало близько 4,5 тисячі чоловік.ДЕЙСТВИЯ ПОД ДНЕПРОПЕТРОВСКОМ
19.8.41 г. по приказу командующего Резервной армией 12-й танковой дивизии совместно с частями 275 СД ударом в направлении СУРСКО-МИХАЙЛОВСКОЕ [приказано] восстановить положение на фронте.
Атака была организована без надлежащей разведки, и танки дивизии наткнулись на организованную противотанковую оборону и мины. В этом бою ярко бросается в глаза неправильное использование танков Т-34. Так, например, в 24 ТП из 7 танков 2 взяли в резерв командира дивизии, а остальные использовались: один – танк командира полка, один – танк НШ, один – танк военкома, один – танк ПНШ и один – танк политрука роты.
В штабе дивизии: один – танк командира дивизии, один – танк военкома, один – танк начальника политотдела, один – танк НШ и один – танк военкома штаба.
Из общего количества до 30% танков не могли быть использованы как огневые средства.
Кроме того, поспешность и торопливость со стороны штаба Резервной армии не дала возможность поставить задачу экипажам, что влекло к неуверенности и медлительности во время атаки.ВЫВОДЫ
1. Отсутствие разведки повлекло за собой излишнюю потерю танков: Т-34 – 18; БТ – 7; БА – 6.
2. Неправильное использование танков Т-34 – до 30% не вело огня.
3. Незнание задач экипажами влечет за собой медлительность атаки: танки «ползли», и их расстреливали.
4. Неправильное расположение командного пункта командира дивизии на скатах у самой высоты, все танки штаба дивизии уничтожены огнем противника.
5. Излишняя торопливость высших штабов и отсутствие времени на доведение задач до экипажей пагубно отражаются на действиях танковых войск.ОБЩИЙ ВЫВОД
12 ТД месяц назад пополнилась 200 танками и представляла мощную боевую единицу. Использованная без взаимодействия с другими родами войск – конницей и артиллерией – совершенно не поддержанная авиацией, понесла громадные потери без должного воздействия на противника.
Управление со стороны командира дивизии было явно слабое: отсутствовала разведка, организация переправ и эвакуация подбитых танков. Безответственность командиров к оставлению танков на поле боя без причин говорит о слабой требовательности командиров всех степеней.
Нужно решительно покончить с продолжающимся уничтожением без видимой пользы танковых частей со стороны общевойсковых начальников и потребовать строжайшей судебной ответственности с командиров танковых частей и соединений за каждую оставленную на поле боя машину.ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
/КРИВОШЕИН/
3.9.41ДНЕПРОПЕТРОВСК
Одной из характерных особенностей истории войны является асимметрия в описании подвигов. События, которые преподносились как подвиги политической пропагандой, на деле оказывались явлениями вполне заурядными, а в худшем случае — вообще не имели под собой фактической основы. Напротив, действительно высоко оценивавшиеся противником действия советской стороны оказывались незаслуженно забытыми и малоисследованными. Одним из таких эпизодов была борьба за днепропетровский плацдарм в конце августа — начале сентября и наступление Южного фронта под Мелитополем в конце сентября 1941 г.
«Сталинград наоборот». Совершив бросок 25 августа по невзорванному наплавному мосту и захватив плацдарм в районе Ломовки, солдаты и офицеры 13 танковой дивизии теперь были вынуждены отражать отчаянные контратаки советских войск. Обороняющиеся на плацдарме части оказались в весьма сложном положении. Э. фон Маккензен писал об этих событиях:
«Между тем на следующий день удалось отремонтировать построенный русскими слабый и имевший повреждения наплавной мост на плотах, а также увеличить его грузоподъемность. По нему началось сначала слабое, а затем все более оживленное движение транспорта. [601] Также удалось проложить второй пешеходный мостик по остаткам взорванного железнодорожно-шоссейного моста. Достичь большего не позволяло материальное положение (несмотря на все упорные и отважные усилия немецких, венгерских и итальянских саперов), а особенно возрастающий с каждым днем и ведущийся с большой точностью артиллерийский огонь врага, усиленный ежедневными многократными налетами вражеских бомбардировщиков и истребителей. Напротив, потери в живой силе и износ материальной части от вражеского обстрела на всех участках переправ был так велик, что в конце концов транспортное сообщение стало возможным поддерживать лишь по ночам»{654}.
Уже к исходу 26 августа в результате контратаки 275-й стрелковой дивизии во взаимодействии с 8-й танковой дивизией и отрядом днепропетровского артучилища части дивизии Вальтера Дюверта были прижаты вплотную к Днепру. С утра 27 августа и в ночь на 28 августа части 275-й стрелковой дивизии, несколько танков 8-й и 12-й танковых дивизий, 28-я кавалерийская дивизия, 255-я стрелковая дивизия, отряд артиллерийского училища и сводный полк Полтавского военного училища во взаимодействии с авиацией продолжали атаковать плацдарм в районе Ломовки, стремясь сбросить немцев в воду. В свою очередь, командование III моторизованного корпуса стремилось расширить плацдарм и высвободить из уличных боев 13 танковую дивизию. 26 августа на плацдарм была постепенно переброшена 60 моторизованная дивизия. Одновременно в распоряжение Э. фон Маккензена на автомашинах была переброшена 198 пехотная дивизия, которая уже к 30 августа практически полностью переправилась на левый берег Днепра. 13 танковая дивизия была выведена с плацдарма и вместе с 14 танковой дивизией приводила себя в порядок в тыловом районе III моторизованного корпуса.
6-я армия Р.Я. Малиновского вступила в полосу ожесточенных боев на днепропетровском плацдарме. Диспозиция советских войск у плацдарма была следующей.
273-я стрелковая дивизия занимала оборону на правом фланге армии по Днепру, на широком фронте от Кишеньки до Фрунзенского и активных боевых действий, кроме перестрелки, не вела. [602]
Непосредственно перед плацдармом вели борьбу 275, 226, 255-я стрелковые дивизии, 8-я танковая дивизия, 26 и 28-я кавалерийские дивизии. Это был самый горячий участок боевых действий армии.
230-я стрелковая дивизия занимала оборону на левом фланге армии по Днепру от Любимовки до Марьевки и так же, как 273-я стрелковая дивизия, активных боевых действий не вела.
С 1 по 8 сентября немцы наступали, захватив местность на восток до реки Самара, а на север до песчаных дюн; наши войска оборонялись и контратаковали. На плацдарм в этот период была переброшена моторизованная дивизия СС «Викинг», и построение соединений III моторизованного корпуса выглядело следующим образом: в центре 60 моторизованная, справа 198 пехотная дивизия и слева дивизия СС «Викинг». Однако главную задачу — выйти из-под удара советской артиллерии — немцы решить не смогли. Был даже выявлен наблюдательный пункт советских артиллерийских наводчиков, здание артиллерийского училища, но ничего сделать с ним немецким войскам не удалось. С 9 сентября наши части наступали, немцы оборонялись, уступив нам небольшие участки позиций. Таким образом, до 10 сентября бои на фронте проходили с переменным успехом. 226-я и 169-я стрелковые дивизии в ночь на 11 сентября из состава 6-й армии убыли во фронтовой резерв для доукомплектования, погрузки и следования на Юго-Западный фронт; они были сменены частями 261-й стрелковой дивизии, прибывшей в армию Р.Я. Малиновского 9 сентября. К 14 сентября, по свидетельству Э. фон Маккензена, немцы вынуждены были полностью прекратить дневное движение по Днепру. Захваченный плацдарм был с одной стороны расширен, с другой стороны не имел практической ценности вследствие затрудненного советской артиллерией подвоза по Днепру. Развитие событий прекратилось. Скованными на плацдарме остались два моторизованных соединения корпуса Э. фон Маккензена, которые не приняли участия в окружении советских войск под Киевом. Причины успеха были в эффективном использовании условий местности для работы артиллерии:
«Мощное течение Днепра (здесь — шириной свыше 1000 м) принимало на восточной окраине города втекавшую с северо-востока реку Самара (шириной в устье около 200 м), образуя вследствие и благодаря этой реке и местности плацдарм с господствующими высотами восточнее Самары свой почти прямоугольный поворот на юг. Таким образом, русские получили идеальную возможность ведения фланкирующего огня вдоль Днепра, которую они умело и во все возрастающем объеме использовали»{655}. [603]
Южнее Днепропетровска 12-я армия И.В. Галанина, имевшая в своем составе всего две дивизии (270-ю и 274-ю) и отряд Гудкова силою в полк, активных действий не вела. Армия занимала оборону по восточному берегу Днепра, от Марьевки до Чагарника, имея против себя венгерские части. События развивались вокруг тактических по своему значению боев за очистку от противника острова Хортица, поисков разведчиков и перестрелки.
…
По соседству с рухнувшим фронтом. Во второй половине сентября одной из забот командования Южного фронта стало сохранение равновесия на правом фланге. 20 сентября, когда фронт боевых действий 38-й армии Юго-Западного фонта отодвинулся на линию Полтава — Красноград, положение 6-й армии было признано опасным и командующий фронтом генерал-лейтенант Д. И. Рябышев и командующий 6-й армией генерал-майор Р.Я. Малиновский стали принимать экстренные меры по ликвидации возникшей угрозы обхода. 21 сентября было установлено, что противник основные силы выдвигает не на реку Орель в районе Нехвороща, а гораздо восточнее, в район Краснограда. [610]
С 21 сентября штабом Южного фронта и штабом 6-й армии была развита исключительная энергия в деле переброски резервов в целях удлинения (наращивания) линии фронта по реке Орель. На помощь 28-й кавалерийской дивизии была двинута 26-я кавалерийская дивизия. Затем на автотранспорте и пешим порядком были переброшены в кратчайший срок:
а) артучилище — в район Краснограда к 23 сентября, расстояние в 180 км училищем пройдено за сутки (!);
б) 270-я стрелковая дивизия (из 12-й армии) — в район Краснограда автотранспортом к 23 сентября; расстояние более 200 км пройдено за двое суток;
в) 275-я стрелковая дивизия — в район Зачепиловка, расстояние в 150 км преодолено за двое суток;
г) 255-я стрелковая дивизия — походом и на автомашинах, в район Губиниха, дистанция около 100 км пройдена за 1–1,5 суток.
Так был осуществлен контрманевр 6-й армии против наступательной группировки 17 немецкой армии, выдвинувшейся в район Краснограда.
23 сентября командарм-6 получил ориентировку от командующего фронтом о предстоящей задаче — силами 270, 275 и 255-й стрелковых дивизий, 26-й, 28-й кавалерийских дивизий, артучилища и 12-й танковой бригады овладеть Красноградом — и выехал со своей опергруппой (в район Нового Павловска, 12 км юго-восточнее Краснограда) для подготовки этого наступления.
В связи с подготовкой к наступлению на Красноград командующий Южным фронтом освободил командарма-6 от забот по руководству остальными дивизиями армии (273, 261, 15 и 230-й), занимавшими оборону на Днепре, передав их 23 сентября в состав 12-й армии.
Разграничительная линия между 12-й и 6-й армиями была назначена через следующие пункты: Варваровка, Губиниха, Капнистовка; к сожалению, как мы увидим дальше, эта линия стыка совпадала с направлением главного удара 1-й танковой группы немцев, начавшей наступление 25 сентября с исходного положения на реке Орель в районе Нехвороща.
26 сентября 6-я армия готовилась к наступлению на Красноград силами 270-й и 275-й стрелковых дивизий, а в это время ее левофланговые дивизии, 255-я стрелковая дивизия, 26-я и 28-я кавалерийские дивизии, отходили с большими потерями в юго-восточном направлении через Губиниху. Вечером 26 сентября 6-я армия получила предварительное распоряжение о переходе из состава Южного фронта в состав Юго-Западного фронта.
…
Боям за Днепропетровск не слишком повезло с историческими описаниями. Как это ни парадоксально звучит, но его больше оценили противники, нежели те, кто в этом городе сражался. Для советской стороны это был один из успешно захваченных немцами плацдармов на Днепре. Для III моторизованного корпуса Днепропетровск стал локальной неудачей, поскольку это единственный, подчеркиваю, единственный из немецких плацдармов на Днепре, с которого не было развито наступление. Совершив переход по невзорванному мосту, немецкие подвижные соединения почти на месяц застряли на этом плацдарме, не имея возможности ни развить наступление, ни эвакуироваться. Последнее нельзя было сделать, чтобы не понижать боевой дух войск. Бои в Днепропетровске достаточно ярко продемонстрировали, что смогла противопоставить РККА вермахту, не имея эффективных самостоятельных танковых соединений. Это «бог войны» — старая добрая артиллерия. Как техническое средство ведения войны она была хорошо отработана, и в период Второй мировой войны достигла своего расцвета. [617] Блестящее построение артиллерийской дуэли в Днепропетровске сделало невозможным эффективное снабжение немецких соединений на плацдарме и тем самым препятствовало развитию наступления. Одновременно немецкие подвижные соединения оказались, подобно 11 танковой дивизии в Бердичеве, «зафиксированы» на клочке земли, осыпаемом снарядами разных калибров. Последние неизбежно находили себе жертвы среди мотопехоты и эсэсовцев корпуса Э. фон Маккензена.Attachments:
Днепропетровск в оккупации 1941-43
Город Новомосковск Днепропетровской области расположен на автостраде Москва – Симферополь.
В первые дни Великой Отечественной войны по мобилизации и добровольно тысячи новомосковцев ушли на защиту Родины.
С 20-х чисел августа 1941 года началась эвакуация промышленных предприятий. Всего с завода на Урал и Сибирь ушло 19 эшелонов, было вывезено 12 тысяч тонн технологического оборудования, тысячи рабочих, служащих с семьями. После выхода противника к реке Днепр, захвата Днепропетровска и плацдарма в районе Нижнеднепровска, Новомосковск становится прифронтовым городом. Здесь разместились тылы, военные госпитали, ремонтные средства 6-й и 12 армий.
27 сентября 1941 года в город вступили фашистские войска, прорвавшиеся из района Кременчуга. Оккупировав город, фашисты установили режим насилия и террора, стремясь сломить волю и мужество новомосковцев. Но патриоты с первых дней оккупации развернули борьбу с врагом. С октября 1941 года в Самарском лесу начали действовать партизанские группы, объединившиеся в партизанский отряд под командованием П. Я. Жученко, комиссара Г. С. Мазниченко, начальника штаба Г. Ф. Павлова,нанося ощутимые удары подвигающимся на восток фашистским войскам.
Немецкое командование в критический период войны, битвы под Москвой, было вынуждено направить охранную дивизию “СС” против новомосковских партизан. 300 партизан оттянули на себя крупную силу врага. Вследствие полного окружения фашистами Самарского леса, отсутствия продовольствия, боеприпасов, наступившей зимы, отряд в конце декабря 1941 года прекратил боевые действия, группами и в одиночку начал выходить из окружения. Фашисты, не сумев разгромить отряд в открытом бою, жестоко расправлялись с семьями патриотов, расстреливали их. За период почти двухлетней оккупации фашисты расстреляли 3500 мирных жителей, в том числе: 360 детей и 1040 женщин, в фашистскую неволю угнали 7650 человек, в том числе: детей до 16 лет – 2100, женщин – 5050.
Почти 4 года новомосковцы в составе Красной Армии оказывали героическое сопротивление превосходящим силам врага, дрались за каждую пядь земли на подступах к Ленинграду, Киеву, Москве, обороняли Одессу, Севастополь. Заполярье, Кавказ.
120 новомосковцев участвовали в Сталинградском сражении, окружении и разгроме врага. После сталинградского сражения, вырвавшиеся вперед войска Юго-Западного фронта ( 35-я гвардейская и 267-я стрелковая дивизии ) в феврале 1943 года пытались освободить Новомосковск, но, понеся потери, вынуждены были отступить за реку Северный Донец.
В славной Курской битве, имевшей решающее влияние на исход войны, участвовали более 80 новомосковцев. В результате Курской битвы, разгрома врага и развернувшегося наступления Красной Армии от Великих Лук до Черного моря была освобождена территория Левобережья Украины и 22 сентября Новомосковск. В освобождении Новомосковска принимали участие части 6-го гвардейского стрелкового корпуса, 1-й гвардейской армии: 195-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. М. Сучкова, 20-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием П. Я. Тихонова, 152-я стрелковая дивизия (командир – В. П. Каруна), 295-я истребительная авиационная дивизия под командованием А. А. Сильвестрова.
Приказом Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина 195-й стрелковой и 295-й истребительной авиационной дивизиям было присвоено наименование “Новомосковских”. Отступая под ударами Красной Армии, фашистские захватчики превратили Новомосковск в руины: взорвали, разрушили и сожгли город на 96%.
При отступлении фашистов жители города спасались в Самарском лесу, в погребах и подвалах; многие из них были угнаны за Днепр. Наступающим войскам и саперам удалось спасти от разрушения заминированный Троицкий Собор, который оккупанты открывали для службы в 1942 году.
Примерно за месяц до освобождения города гестаповским ищейкам удалось раскрыть подпольную патриотическую организацию, арестовать около 100 человек. Руководители организации Алексей Цокур, Никита Головко, Зина Белая, Екатерина Бутенко, Евгения Шуть, Иван Кутовой и другие активисты были замучены, расстреляны, остальные угнаны в концлагеря. В 1944 году погибла бывшая подпольщица – лейтенант разведки Рая Подрез.
Пополнив ряды Красной Армии, новомосковцы участвовали в форсировании Днепра, освобождении Правобережной Украины, Молдавии, Восточной Европы и в битве за Берлин, где участвовало 170 новомосковцев, оставивших свои росписи на стенах рейхстага.
9 мая 1945 года наступил долгожданный День Победы. Дорогой ценой заплатил за нее советский народ, 15 000 жителей Присамарья унесла эта война. Тысячи новомосковцев награждены боевыми орденами и медалями за совершенные подвиги на фронтах Отечественной войны.Вот заявление в НКВД красноармейца Бунина Константина Петровича (1910 года рождения), призванного из Днепропетровска. Он был хорошо вооружен, но совсем не обучен.
– В границах города – 307 братских могил и 143 отдельных могилы, где захоронены воины, погибшие при обороне города Днепропетровска, а также могилы партизан, подпольщиков, могилы жертв фашизма, расстрелянных в годы оккупации. В этих могилах захоронено в общей сложности 5600 человек (участников, освободителей, защитников). Установлено 89 памятных знаков установлено, 17 из них увековечивают память партизан и подпольщиков Днепропетровска, 27 напоминают нам о земляках, которые не вернулись с фронтов войны.
– Если говорить о памятниках, которые появились в Днепропетровске в первые послевоенные годы, – это памятник Герою Советского Союза Ефиму Григорьевичу Пушкину, командующему 23-м танковым корпусом, который начинал освобождение и первым ступил на территорию нашей области 8 сентября 1943 года. Е. Г. Пушкин – Герой Советского Союза, это звание присвоено ему за оборону нашего города в 1941-м. Погиб он 11 марта 1944 года – когда наша область была уже освобождена и началось наступление на Николаев и Одессу. И погиб этот славный воин именно в этих боях на территории Николаевской области, после чего командование фронта приняло решение похоронить его в Днепропетровске. 13 марта 1944 года его перевезли сюда и похоронили на Октябрьской площади, на мемориальном кладбище.
– А в 1946 году, когда город практически еще стоял в развалинах, на перекрестке пр. Карла Маркса и ул. Лагерной (теперь пр. Гагарина) генералу Пушкину был установлен памятник. По тем временам это был скромный памятник на простом кирпичном постаменте, на который установили танк Т-70 (это небольшой танк, которых было больше в 41 году, нежели в конце войны). Но был послевоенный период, когда поставить хороший танк было сложно, – они все были еще на вооружении в армии. И только в 1967 году была проведена реконструкция этого памятника, и он стал выглядеть как сейчас. Стал более фундаментальным постамент, и танк был заменен на Т-34, так как именно эти танки были на вооружении в 23-м корпусе, которым командовал Пушкин, когда шло освобождение нашего края.
– Одновременно с созданием этого памятника в Днепропетровске создается еще один памятник – генерал-майору, командиру 152-й стрелковой дивизии Василию Петровичу Каруне. Его дивизия освобождала Днепропетровскую область, Новомосковск, Подгородное, Амур-Нижнеднепровский район. Именно ее бойцы получила задание начать подготовку к форсированию Днепра непосредственно в городской черте, в районе старого железнодорожного моста. Началась подготовка, нужно было определиться с точным местом форсирования, у Василий Каруна со своими войсками 2 октября выехал на Зеленый остров (нарпотив речпорта). Стал наблюдать в бинокль за правым берегом, чтобы определить наилучшее место форсирования: где и какие у неприятеля укрепления, какие силы. Был солнечный день, фашисты заметили блики бинокля и открыли по острову массированный огонь. Офицеры просили Василия Петровича уйти или залечь, но он не послушался – был он очень мужественным человеком, смелым и никогда не прятался в окопы, всегда ходил на фронте в полный рост. Осколок одного из снарядов смертельно ранил генерал-майора. Василий Каруна умер от ран уже в госпитале своей дивизии и был похоронен на левом берегу Днепра – там, кстати, уже была освобожденная территория.
– В 1967 году, когда началась серьезная реконструкция мемориального кладбища на Октябрьской площади (были установлены мраморные надгробные плиты, установили памятный знак, Вечный огонь) его останки были перенесены на это кладбище.
– В 1944-1945 годах было принято решение установить памятник Каруне в нашем городе. Начали работать над бюстом. Место для него было выбрано в парке Шевченко, где бюст был установлен в 1946 году (автор Г. Б. Бархин).
Вместе с памятником генералу Пушкину – это два первых памятника в Днепропетровске, утсановленные героям Великой Отечественной войны.
– В 1944 году было принято постановление Совета народных комиссаров Украины и Центрального Совета Коммунистической партии Украины от 1 апреля 1944 года «Про благоустрій могил і увічнення пам’яті воїнів, які загинули у боротьбі за визволення і незалежність радянської Батьківщини». В соответствии с этим постановлением в 1944-м и особенно в 1945 годах началось массовое упорядочивание воинских могил и захоронений, стали устанавливать памятные знаки. Тогда на пр. Карла Маркса напротив кинотеатра «Родина» была установлена на тот момент временная мемориальная доска с текстом приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении Днепропетровска и Днепродзержинска, где были перечислены воинские части, получившие почетное наименование «Днепропетровская» и «Днепродзержинская». Потом этот памятный знак был сделан основательно, и теперь его можно увидеть напротив парка Шевченко на ул. Новая.
– В это же время, в первые послевоенные годы, на братских могилах устанавливаются памятные знаки, мемориальные доски с именами захороненных. В это время принято решение устанавливать дважды героям Советского Союза памятники на их родине. В связи с этим постановлением в городе начали работу над двумя памятниками: одному из видных руководителей партизанского движения Алексею Федоровичу Федорову и славному летчику Анатолию Яковлевичу Брандесу. Брандес – уроженец поселка Старое Клочко, поэтому именно там – на пр. «Правды» – ему и был установлен бюст (скульптор М. И. Гаврилов, архитектор М. О. Борщ). А Алексею Федорову бюст был установлен в парке им. Чкалова (теперь – Лазаря Глобы), недалеко от театра им. Горького. Этот памятник был открыт 9 мая 1948 года: состоялся многочисленный митинг, на котором присутствовал и Алексей Федорович.
– Хочется сказать еще об одном памятнике, который появился уже в 1967 году. Он посвящен советскому подполью, партизанами и просто жертвами фашизма. Когда гитлеровцы оккупировали Днепропетровск, как и на всей оккупированной территории, здесь был установлен очень жесткий режим: проводилась борьба с несогласными, особенно преследовались активисты и участники антифашистского движения.
– В Днепропетровске есть школа № 9 (ул. Мостовая, недалеко от магазина «1000 мелочей»). Во время оккупации там находилось одно из отделений гестапо, которое занималось преследованием подпольщиков. Рядом, на ул. Горького, где сейчас располагается предприятие «Дніпромлин», была немецкая жандармерия. Эти два здания сходятся между собой переходом двора. Как в гестапо, так и в жандармерии допрашивали, пытали. А во дворе – расстреливали… Сразу после освобождения там были обнаружены могилы расстрелянных людей, но сразу почему-то не было принято решение о перезахоронении этих жертв фашистов.
Первое перезахоронение оттуда состоялось лишь в 1961 году – на Запорожское кладбище в братскую могилу. А уже в 1967 году снова встал вопрос о том, что на территории школы находятся еще останки замученных днепропетровцев. И летом 1967 года были проведены раскопки и судебно-медецинская экспертиза, в ходе которой было выявлено, что там захоронены люди разных возрастных категорий, больше всего молодежи. Были среди жертв и военнопленные, старики, женщины и дети (расстрелы там происходили на протяжении всего оккупационного периода – 2 года и 2 месяца). Некоторые из предметов, найденных там, были переданы в исторический музей – они и сейчас находятся в его экспозиции (детские игрушки, портсигар, карандаш и др.). Всего оттуда были перезахоронены останки 167 человек. Они все перенесены в братскую могилу. И на этой могиле, которая находится слева в при входе на Запорожское кладбище, стоит памятный знак «Скорботна жінка».
– На месте Севастопольского парка еще до революции стоял госпиталь, там же находилось Севастопольское кладбище (на котором хоронили погибших в Крымской войне в 19 столетии). Там же хоронили и воинов Красной армии, которые умирали от ран в госпитале уже в 20 веке. Потом решили это кладбище закрыть, а останки солдат были перезахоронены на большое мемориальное кладбище на ул. Героев Сталинграда. (ул. 40 лет Победы, развилка напротив «Славутича»). На этом кладбище похоронен и Герой Советского Союза Борис Андреевич Кротов, который погиб при обороне города. Изначально был похоронен на месте боев – в районе Шинного завода (там держала оборону его 28-я кавалерийская дивизия). Потом, когда начали строить завод, там были обнаружены могилы погибших бойцов, в том числе и могила Бориса Кротова. Их прах перенесли на мемориальный комплекс.
– Еще в городе есть памятники жертвам фашизма, расстрелянным мирным гражданам. Один из таких памятников, например, есть на территории ботанического сада ДНУ – на месте расстрела 14 октября 1941 года мирных жителей города. После войны там был установлен памятный знак.
– Жертвам фашизма был установлен памятный знак (автор В. Щедрова) на пересечении улиц Энергетической и Янгеля. Эта территория была местом постоянных расстрелов на протяжении всего периода оккупации. Там проходил оборонный противотанковый ров, вырытый перед оборонительными боями (тогда это место находилось за пределами города). И фашисты вывозили туда всех, кого они хотели расстрелять, а их тела сбрасывали в этот ров. По данным экспертизы, проведенной уже после освобождения, там было обнаружено до 20 тыс. расстрелянных мирных граждан. К сожалению, границы этой могилы не обозначены, просто установлен памятный знак.
– Мемориал Славы – один из главных памятников Днепропетровска. В Дни Победы и в День освобождения города к нему приходят жители города. Он был установлен в 1967 году. Посвящен он всем: советским воинам, подпольщикам, партизанам и труженикам тыла. На 30-метровом постаменте установлена фигура женщины, которая олицетворяет Родину-Мать. В высоко поднятой руке она держит горящий факел, как символ жизни, а в опущенной – пальмовую ветвь, как символ скорби, памяти обо всех ушедших. А внизу – скульптурная группа: воин, партизана и труженик тыла.
– Если ехать по Набережной в сторону Красного Камня, около Кайдацкого моста можно увидеть памятник 152-й стрелковой дивизии, которая форсировала Днепр в этом районе.
Старший научный сотрудник Днепропетровского национального исторического музея им. Д. Яворницкого Валентина САЦУТА.«Война имела для города катастрофические последствия»
(Из книги известного краеведа Валентина СТАРОСТИНА «Днепропетровск. Архитекторы»)
– Великая Отечественная война имела для города катастрофические последствия, не сопоставимые с последствиями гражданской войны.
…Враг рвался к Днепру по земле и с неба. Гитлеровским бомбардировщикам, несмотря на мужественный отпор нашей немногочисленной тогда авиации, в душную летнюю ночь с 9 на 10 июля удалось совершить первые два налета на город. Первые развалины, глубокие воронки среди развороченных камней, первые трупы погибших… Они открыли длинный счет, предъявленный немецкому фашизму трудовым днепропетровском.
В последующие дни налеты неоднократно повторялись, а в двадцатых числах августа, когда бои шли непосредственно за Днепропетровск, начался и артиллерийский обстрел города.
25 августа немецкие войска заняли правобережную часть города. С ходу прорвались на левый берег, захватив плацдарм в Ломовке. Бои на левом берегу продолжались до 28 сентября. На этот тесный плацдарм обрушился почти непрерывный беспощадный огонь артиллерии. Вновь и вновь здесь появлялись вражеские бомбардировщики и истребители – поодиночке и целыми эскадрильями.
Вскоре не осталось не поврежденным почти ни одного дома в этом обширном, густонаселенном и отнюдь не плохо спланированном городе, разбросавшем свои строения по берегу Днепра. Сражение за плацдарм ежедневно наносило ему новые раны. Гражданское население вынуждено было оплакивать несколько тысяч жертв войны…
В ходе боев 1941 года сильно повреждены оба моста через Днепр, мост через Самару, разрушены почти все крупные предприятия. В руинах лежала большая часть Амур-Нижнеднепровского района. На правобережье почти полностью разрушена железнодорожная станция и застройка в прилегающем районе, включая вокзал, управление дороги, универмаг «Пассаж».
Сильно пострадал центральный район города. Были разрушены отель «Спартак», кинотеатр «Большевик» и целый ряд других жилых, конторских и общественных зданий. Многие строения сильно пострадали, как, например, комплекс областной больницы, на территорию которого попало около 50 бомб и снарядов; главный корпус Транспортного института. Многие здания – Главунивермаг, почтамт и др. – не получили прямых повреждений, но их оборудование было выведено из строя. …Подача электроэнергии в городе прекратилась 17 августа, когда были перерезаны линии Днепрогэса. Оборудование городских электросетей было частично эвакуировано, частично повреждено. Точно так же обстояли дела и на насосной станции водопровода. Большая часть архивов проектных организаций, УПРа, коммунальных трестов была уничтожена. Население города на конец 1941 года составляло всего около 200 тысяч человек.
…Основные усилия оккупационных властей были направлены на обеспечение работы транспорта и превращения Днепропетровска в тыловую ремонтную и госпитальную базу. Были восстановлены мосты и отремонтированы основные дороги, оборудованы госпиталя и казармы для маршевых частей и частей, находящихся на отдыхе. Отремонтированы некоторые общественные и административные здания. Открыты магазины. Удалось наладить работу нескольких предприятий и частично – подачу электроэнергии и воды.
В октябре 1941 состоялся пробный пуск трамвая, но из-за нехватки электроэнергии регулярное движение «только для немцев» началось в мае 1942 года.
С 1941 года все уцелевшие православные церкви возвращены верующим, в некоторых из них за счет городской управы проводились ремонтные работы.
При нехватке строительных материалов для ремонта использовались материалы, получаемые при разборке поврежденных здании. Еще в 1941 году Амур-Нижнеднепровский район был выделен из состава Днепропетровска в отдельный город Днепропетровск-Восток.
В 1942 году начинается формирование «немецкого города» в Нагорном районе. Все местное население выселяется, в особняках и жилых зданиях проводятся значительные ремонтные работы. Начинается укрепление оврагов на склонах «горы». В процессе этих работ строится земляная дамба по берегу Днепра между ул. Коцюбинского и парком им. Т. Г. Шевченко, для которой использовали землю из террасируемых склонов. Насколько продвинулись эти работы – неизвестно.
С начала 1943 года все попытки привести Днепропетровск в относительный порядок были прекращены.
…В мае 1943-го состоялся первый налет на город советской авиации. В конце сентября 1943 года советская армия заняла левобережье Днепропетровска. Артиллерийская дуэль продолжалась почти месяц. 25 октября при отступлении, довершая разрушения, немецкие саперы подожгли чудом уцелевшие здания в центральной части города. Население Днепропетровска через несколько дней после освобождения, по оценкам некоторых историклов, составляло немногим более 50 тысяч человек.СПРАВКА «КП»
С 1943 года 10 воинским частям и соединениям присвоили имя «Днепропетровские»
– Перед войной в Днепропетровске проживало 543 тыс. человек. В 1941-м действовало около 150 промышленных предприятий, в том числе металлургический завод им. Петровского, трубопрокатный завод им. Ленина, металлургические заводы им. К. Либкнехта и им. Коминтерна. С начала войны ряд предприятий на производство военной продукции.
– С июля 1941 года начались налеты немецкой авиации. В августе проводилась эвакуация промышленного оборудования и населения. Из нашей области на Восток отправили 99 тыс. вагонов различных грузов, в том числе 20 тыс. – с оборудованием, 4,4 тыс. – с металлом, 17 тыс. – с зерном.
– Из Херсона через Днепропетровск шла эвакуация пароходами из Молдавии, Одесской и Николаевской областей. Наш порт принял в июле 1941-го принял судов со 100 тыс. пассажиров. Речники создали ряд переправ через Днепр, по которым до середины августа доставили на левый берег свыше 250 тыс. человек, 2,5 тыс. автомобилей, свыше 630 тыс. голов скота.
– В августе 1941 года фронт приблизился к Днепропетровску. С 19-го числа начался артобстрел города, с 20-го – бои на правобережье. 25 августа советские войска оставили и левобережную часть города, взорвав при отходе мосты через Днепр. Войска 6-й армии обороняли левобережье в районе Нижнеднепровска до конца сентября.
– Гитлеровцы установили в Днепропетровске жестокий оккупационный режим: они уничтожили 29,5 тыс. мирных жителей и свыше 30 тыс. советских военнопленных. 75 тыс. днепропетровцев угнали на работы в Германию. В марте 1942 года в городе оставалось 178 тыс. жителей.
– Советские войска освободили Днепропетровск 25 октября 1943 года. В честь освобождения 10 воинских частей и соединений получили почетные наименования «Днепропетровские».
– Для восстановления железнодорожного сообщения военные понтонеры за 7,5 суток смонтировали наплавной мост, замененный в декабре 1943-го высоководным.
– Немецко-фашистские оккупанты нанесли Днепропетровску и области огромный ущерб. Из 16 доменных печей разрушили 13, из 36 мартеновских печей – 29, из 56 прокатных станов – 35. Все металлургические и машиностроительные заводы лежали в руинах. Фашисты сожгли 657 коммунальных и тысячи индивидуальных домов (почти 40% жилого фонда), десятки школ, 28 больниц и поликлиник, практически все вузы; разрушили красивейшие строения города: театр оперы и балета, филармонию, Дворец культуры им. Ильича, дворец Потемкина, отели «Спартак» и «Красный», художественный музей. Всего немецко-фашисткие захватчики нанесли городу материальный урон на сумму 3 млрд. рублей.
– После освобождения сразу же началось восстановление промышленности города. В октябре 1944 года на заводе им. Петровского уже действовал весь металлургический цикл. К 1 января 1945 года возобновили работу почти все промышленные предприятия Днепропетровска. В первые послевоенные годы промышленность нашего города была полностью восстановлена.
«КП» благодарит за помощь в подготовке этого материала старшего научного сотрудника Днепропетровского национального исторического музея им. Д. Яворницкого Валентину Сацуту и краеведа Валентина Старостина.Путеводитель по нашему городу времен Великой Отечественной войны (1941 – 1945 годы).
Attachments:
В РАЗВЕДКЕ
К середине августа 1941 года немецко-фашистское командование все настойчивее стремилось форсировать Днепр на участке Кременчуг — Днепропетровск, чтобы в дальнейшем, продвигаясь в северном направлении, соединиться с войсками Центрального фронта. Имея большое преимущество в живой силе и технике, оно стремилось поддерживать высокий темп наступления. Для переброски на левый берег реки большой массы войск они строили переправы.
В большинстве это были подвижные переправы (понтонные или лодочные). Наш бомбардировочный полк уже не раз получал задачу на их уничтожение. Но [43] переправы строились вновь. Чтобы разрушить переправу, нужно прежде всего знать ее точное местонахождение. Эту задачу, как правило, выполняли воздушные разведчики. Полет на разведку — это один из сложных и ответственных заданий. Экипаж летит в одиночку — рядом с ним нет боевых друзей, всегда готовых прийти на помощь. Нет и истребителей для прикрытия (как правило, разведчик выполнял полеты на большую дальность, и ограниченный радиус действия истребителей не позволял использовать их для этой цели). Противник же знал, что на борту разведчика имеются ценные данные о нем, стремился во что бы то ни стало его уничтожить.
Было еще темно, когда наш экипаж был вызван на КП.
— Что бы это могло означать? — недоумевал летчик Ромахин.
— Наверное, пошлют на разведку, — ответил стрелок-радист Рябов.
Я с ним соглашаюсь. Несколько таких полетов наш экипаж уже выполнял. На КП, кроме дежурного по части, был наш командир эскадрильи капитан Б. В. Андреев и заместитель начальника штаба по разведке. На столе лежала развернутая карта. Нам объяснили задачу — с рассветом вылететь в район Днепра и на участке Днепропетровск — Канев определить наличие немецких переправ. При обнаружении сфотографировать. Данные разведки передавать на КП немедленно. Оторвавшись от карты, командир добавил: «Задача очень трудная, пойдете без прикрытия, противовоздушная оборона немцев в районах переправы, вы знаете сами, какая».
Да, мы знали, что каждый наш самолет, появившийся над переправой, враг встречал шквалом зенитного огня, немало было и истребителей противника, барражирующих в этих районах. Задача усложнялась тем, [44] что заданный участок разведки представлял из себя 300 километров, а не 10–20, какой обычно дается воздушному разведчику для фотографирования. А это значило, что целый час экипаж вынужден находиться под огнем противника. Для заданного масштаба съемки высота полета должна быть в пределах 1000–2000 метров. На такой высоте наиболее эффективен огонь зенитной артиллерии и пулеметов врага.
— Одна надежда на облачность, — хмуро, скорее для себя, чем для кого-то, произносит обычно всегда жизнерадостный и веселый И. Ромахин.
— Откуда ты ее возьмешь, если все небо усеяно звездами, — отвечаю ему. — Нет, тут нужно что-то другое.
Мы тут же сели прокладывать маршрут по карте. По расчетам выходило, что весь полет займет примерно два с половиной часа.
— А что, если весь участок разведки пройти на самой малой высоте — бреющим полетом по левому, нашему берегу реки, а при обнаружении переправы боевым разворотом набрать заданную высоту и, сфотографировав переправу, вновь перейти на бреющий полет, — предложил я. — В этом случае горючего у нас останется в баках примерно на 30 минут полета. До дому дотянем.
Доложили командиру. Наш план он одобрил, хотя и он, и мы отлично понимали, насколько сложен сам но себе длительный полет на бреющем с точки зрения пилотирования самолета и особенно ведения визуальной ориентировки, без которой теряет смысл любой полет на разведку.
В данной ситуации было бы намного безопаснее, перспективное фотографирование. Тогда экипажу не нужно появляться над целью, а достаточно пройти в стороне, имея малую высоту, но в ту пору на бомбардировщиках [45] еще не ставили фотоустановок для такого вида съемок.
Самолет отрывается от земли, когда утренняя полоска зари лишь обозначила горизонт. До первого (входного) ориентира решаем идти на высоте 200 метров — это позволяло летчику пилотировать самолет не напрягась, а штурману — детально ориентироваться.
Весело и звонко поют свою песню еще не натруженные моторы. Внизу все ярче выделяются поляны, перелески, хутора — все, кажется, дышит покоем. А наши мысли целиком заняты тем, как лучше выполнить это ответственное задание.
На небе ни облачка. А на востоке все ярче разгорается утренняя заря. По нашему расчету, через 30 минут (время, необходимое для полета к первому ориентиру,) должно взойти солнце и, построив свой маневр с востока на запад, мы надеялись затеряться в его ярких лучах. По мере приближения к цели нарастает волнение. Но мы молчим: каждый занят своим делом.
Вот и Ново-Московск (20 километров севернее Днепропетровска), слева по борту, словно по заказу, над краем земли выкатилось солнце. Выполняем разворот в направлении северной окраины Днепропетровска. Минуту спустя еле заметным движением штурвала летчик «прижимает» самолет к земле. Увидев впереди по курсу Днепр, делает доворот вправо, в дальнейшем стараясь повторять все его причудливые изгибы. Сейчас для нас главное — не оторваться от русла реки, в противном случае придется увеличить высоту полета. В 3–4-х километрах западнее города, за очередным поворотом реки, где начинались широкие плавни, взору открылась освещенная лучами солнца понтонная переправа врага. А по ней, поблескивая краской, двигалась колонна автомашин и мотоциклов с колясками. Некоторые из солдат, одетые в мундиры мышино-грязного цвета, подставили ладони к глазам и смотрели на наш [46] самолет, но никакого беспокойства не проявляли, считая, надо полагать, что это летит свой.
Сердце забилось учащенно. Как захотелось нам резануть по этой нечисти из всех своих пулеметов (бомб с собой мы не взяли). Но этого делать нельзя. Немцы откроют ответный огонь, и тогда вряд ли нам удастся выполнить свое основное задание, ради которого мы и пришли сюда — сфотографировать цель.
— Приготовиться к маневру! — передаю летчику по переговорному устройству. Тотчас моторы перешли на предельно большие обороты.
— Набор! — и небо перекосилось. Самолет, резко подняв нос и опустив левое крыло, за считанные секунды поднял нас на расчетную высоту.
— Горизонт! — Стрелки высотомера и компаса замирают. Открываю люки, и когда коричневая паутина, протянутая поперек реки, подошла на расчетный угол, включаю фотоаппарат. Замигал зеленый глазок командного прибора, указывая на то, что фотоаппарат работает — идет нормальная перемотка пленки.
— Снижение. Съемку закончил, — передаю летчику, одновременно закрывая бомболюки. В тот же миг небо усеялось рваными клочьями разрывов. Забушевал настоящий огненный смерч. Казалось, не было места, где бы можно было проскочить, не рискуя быть сбитым. Самолет энергично переходит в угол пикирования, на который явно не рассчитывали конструкторы. Стрелка высотомера судорожными рывками поползла в левую сторону циферблата, отсчитывая за секунду десятки потерянных метров. Контуры земли как бы разбухают, с каждым мгновением увеличиваясь в размерах.
— Вывод! — И огромная многопудовая тяжесть наваливается на плечи и грудь. В глазах плывут разноцветные круги, но полет продолжается. Сообщаю данные разведки стрелку-радисту, он передает их на наш [47] КП. Долго молчим, каждый про себя переживает этот эпизод.
— Кажется, на этот раз пронесло, — слышу голос Ромахина.
— Хорошо, что не было истребителей, а то бы дали нам «прикурить», — отвечаю ему.
Переправ пока не видно. Летим десять — пятнадцать минут. Изредка прочерчиваются с противоположного берега светлые строчки пулеметного огня.
— Сзади вверху самолет. Идет к нам, — торопливо сообщает стрелок-радист. Потом спокойнее добавляет: — Вроде свой, «Миг», наверное.
«Зачем, — думаю, — нашему самолету, да еще истребителю, в одиночку идти вдоль линии фронта?..» Не успел поделиться своими мыслями, как слышу в наушниках: «Смотри, смотри, штурман, по-моему, впереди слева переправа. — А ну, поверни влево». И правда, впереди по курсу четко обозначились контуры переправы.
— Будем фотографировать с ходу, — говорю и тух же командую: — Набор! — Все повторяется как 20 минут назад. Только самолет вышел на прямую и я приготовился включить фотоаппарат, как в уши резанул дробный перестук немецкой пушки. В то же мгновение зеленым фонтаном взбугрилась дюраль правого крыла, а перед глазами промелькнул черно-желтый крест на фюзеляже «своего» истребителя.
Самолет сбился с курса.
— Вот тебе и «Миг»! — выругался вслух Ромахин. — Смотри лучше, Рябов, а то такой «Миг» быстро загонит нас в землю.
Правый мотор стал давать перебои. А нам нужно было сделать повторный заход.
— Да, этот «друг» Рябова теперь от нас не отстанет, — произнес И. Ромахин, разворачивая самолет для повторного захода. [48]
Я промолчал, зная, что немецкий летчик не откажется от мысли сбить нас. Начали делать съемку заново, но истребитель не показывался. Вероятно, у него кончилось горючее, и он ушел на заправку.
Вокруг самолета вновь замаячили знакомые кляксы разрывов. Включаю фотоаппарат. Проходит 1, 2, 5, 10 секунд — съемка закончена. Самолет идет в сильном месиве дыма. Не успел я подать команду на снижение, как послышался резкий удар. Самолет затрясло. Затем он медленно, как бы нехотя, заваливается на правое крыло и, опустив нос, устремляется к земле.
— Ваня, ты жив? — кричу что есть мочи.
— Я-то жив! В мотор угодил, подлец… — отвечает он.
Мельком посмотрев вправо, вижу, что лопасти пиитов как крылья ветряной мельницы еле вращаются. Выйдя из зоны огня, летчик переводит самолет в горизонтальный полет. Высота 600 метров. Рябов доложил о случившемся на КП. И оттуда ответили: «Немедленно возвращайтесь». Когда нервное напряжение спало, я почувствовал, что правую ногу жжет, словно кто-то приложился к ней каленым железом. Потрогав ногу, понял, что ранен — липкая теплая кровь уже просочилась сквозь материю комбинезона. Где-то в голове также гнездилась тупая сверлящая боль. Секундой позже я ощутил, как теплые струйки стекают мне за воротник О ранении молчу, чтобы не волновать экипаж, особенно летчика, который с трудом ведет израненный, с одним неработающим мотором самолет. Думаю: раз сознание не теряю, значит, ранение не опасно. С запада надвигалась облачная пелена, успеют наши нанести удар по переправе или помешает облачность?
На подходе к аэродрому, когда мне стало дурно, я попросил Ромахина сесть с ходу.
Итак, я снова на госпитальной койке. На другой же день где-то к вечеру меня навестили друзья. Они сказали, [49] что осколки снаряда, разорвавшегося под моей кабиной, застряли в шелку парашюта — это меня и спасло. Техники насчитали в самолете около 20 осколочных и пулевых пробоин. А самую приятную для меня новость они оставили напоследок — весь наш экипаж за успешное выполнение задания (снимки оказались отличного качества) представлен к правительственным наградам.
Тогда я не мог и предполагать, что некоторых из своих друзей вижу в последний раз. Через два дня мне сообщили, что с боевого задания не вернулся экипаж Ивана Ромахина. С ним были И. Синьков и И. Рябов. Их горящий самолет при отходе от цели упал и взорвался. Не хотелось верить, что их не стало. На душ было горько от сознания, что ты не можешь сейчас же, немедленно отомстить фашистским выродкам за гибель боевых друзей.Из воспоминаний кавалериста РККА Мякушева Давида Антоновича. Он лишь немного “зацепил” участие боев под Новомосковском.
Битва за Днепр — Войсково-Вовнижский плацдарм, сентябрь-октябрь 1943. Описание диорамы “Битва за Днепр в районе Вовниги-Войсковое, 1943”
